Том 24. Статьи, речи, приветствия 1907-1928 - Страница 126

126

Сопоставляя эти две группы записок, я получаю вывод неожиданный, даже как будто парадоксальный: записки рабселькоров внутренно культурнее, а по интересам — шире, чем записки людей, которые, очевидно, уже считают себя «цеховыми литературного цеха».

Люди этого «цехового порядка» обладают, кроме узости социальных интересов, непомерно высоким самомнением и болезненно повышенной чувствительностью худосочных барышень. Написав маленький рассказец или напечатав два-три прилично рифмованных стишка, они уже прегордо говорят о своём творчестве и, если редактор отказывается печатать «творчество», истерически жалуются:

...

И я ушёл, ушёл, как побитый пёс, ошпаренный кипятком.

Пёс — плохо выдуман. Если его побили, он не уйдёт, а убежит, не ожидая, когда его ещё и ошпарят; если же его ошпарили, он тоже не станет ждать, когда его ещё и побьют.

Другой юноша, тоже уязвлённый равнодушием редактора, кричит: «Я взывал о человеческом подходе отнюдь не ко мне, а к своей вещи, которую я писал кровью. Вот и толкуйте, А.М., о качестве социалистического человека. Какой же это, к чёрту, социализм!» Указав одному писателю, что журналов у нас мало и редакторы перегружены сотнями рукописей, не успевают их читать, я получил такой ответ:

«Это меня не касается. Их посадили на работу, и они должны работать, а не доводить людей до мысли о самоубийстве». Самоубийством угрожают довольно часто. Редакторы, в изображении начинающих писателей, — ехиднейшие люди и жесточайшие ненавистники литературы. Высота самомнения молодых писателей очень хорошо выражается нижеприведёнными цитатами из двух писем с разных концов Союза:

...

Будучи одарён природою талантом, я требую обратить на меня исключительное внимание. Зная, что вы не жалеете времени на возню с бездарностями вроде… и т. д.

...

Я писатель из крестьян, представитель самой густой массы населения и значит имею право на преимущество. Рассмотрите рукопись мою немедленно.

Таких изъявлений испанской гордости — немало, но, хотя они и забавны по форме, выписывать их всё-таки скучно.

Один из оскорблённых испанцев, утверждая, что его очерки печатались в провинциальной прессе и даже будто бы в «Комсомольской правде», рассердился на издательства, которые не хотят купить очерки его, и пишет мне нечто весьма характерное:

...

Из сотни начинающих и подающих надежды сотня и выскочила бы в люди, если б к этим начинающим и подающим надежды не было отвратительного, хамского и высокомерного со стороны многих редакторов и равнодушного отношения писателей с именами.

Необходимо отметить, что чем более культурно малограмотен писатель, тем напряжённее и откровеннее его стремление «выскочить в люди». Вот молодой человек просит указать ему: «Каким образом можно узнать как можно скорее всё, что надо знать писателю?» Эта просьба точно формулирует стремление очень многих писателей, — поскорей узнать нечто, потребное для того, чтоб «выскочить в люди».

Казалось бы, что пора знать: в люди «не выскакивают», а выходят по пути наблюдения, сравнения, изучения. Человек десятки тысяч лет ходил на четвереньках до поры, пока не взял в передние лапы крепкий посох знания. Но, встав на задние ноги, он невероятно быстро — в сравнении с его доисторическим прошлым — создал Гомеров, Шекспиров, Бальзаков, Ломоносовых, Пастеров, Менделеевых, Лениных.

Очень заметно, что стремление к знанию слабо развито в среде начинающих писателей. Читают они мало. Поэты находят излишним читать прозу, прозаики не читают стихов, но и те и другие одинаково торопятся писать малотолковые рецензии друг о друге. Указание на необходимость изучать историю культуры встречает задорные отклики: «Это нам не нужно, мы строим свою» или: «У нас есть своя», — точно им предлагают чужую корову доить. Нередко бывает так: пришлёт поэт стишки с предложением прочитать их. Прочитаешь, напишешь ему своё мнение о его «творчестве» и получаешь в ответ письмецо в таком роде:

...

В ответ на полученную почтой аттестацию стихов могу реагировать доводами здравой логичности и убеждённости в своей правоте, а именно: стихи, написанные мною, картинно отвечают духу настроения и действительности, ритм некоторых стихотворений — лермонтовский, а прочих — душа русских поэтов-народников. О музыке говорить не приходится, так как в них вложена душа человека, страдающего по настроению в жизни русского народа, как в общем, а равно в частности. Простота и наивность взгляда на жизнь и поэзию присуща всякому творчеству. Технику в передаче мысли и порывов души не признаю. Писать стихи буду продолжать в выработанном духе своей нравственности, думаю, что не ошибусь, а раскаиваться, заранее скажу, что не придётся.

А «творчество» у него такое: он сочиняет стишки «с натуры»:

К цветку ромашки на барже
На барже ты приют, уют нашла.
Твои, знать, сомон а по воле рока ветром буря занесла.
Растёшь, хилая, в наносной грязи у кормы.

Есть у него столь же прелестное послание — «К вереску, купленному на базаре за 3 копейки».

Другой «творец» пишет:

...

Да, признаю, у меня нет таланта, а привязанность к этому делу есть и успех есть, напечатан один стишок в газете.

Печальная юмористика, очень печальная! А хуже всего то, что молодёжь настолько плохо понимает действительность, как будто она, стремясь «выскочить в люди», уже совершенно выскочила из действительности и не чувствует, что живёт она в эпоху величайшей революции, накануне трагических, великих катастроф.

126